В итоге я часто просилась к бабушке и дедушке, потому что там остались все мои друзья. Лет до 10-11 я тусила там, и чего мы только не вытворяли! И по раскопанным трубам лазили, и по стройке, и на тарзанке катались, как на обычной, так и на металлической (это когда привязывается к дереву идущий от трансформаторной будки металлический канат под наклоном, ты становишься на крышу и прыгаешь вниз, держась руками за железяку, которая скользит по этому канату. Главное, чтобы между железякой и канатом не попал палец или кожа с ладони, иначе 3,14здец руке). Было всякое, и казаки-разбойники, и "секретики", и война с мальчишками, и порезанные вены (девочка бежала, споткнулась и упала руками на стекло), и "паутинка", и "резиночка"... В общем, пропадала я там все свободное время, и прибегала потом, ессно, домой - к бабушке-дедушке. Поэтому правильнее будет сказать, что жила я тогда на два дома. Потом бабушка умерла, у меня в школе появились друзья, я стала все реже приезжать к деду. Дед со временем сильно сдал, сказалась и его контузия, и его многочисленные ранения. Он почти ничего не видел (а после опереции в Федоровской больнице видеть стал еще хуже), не слышал уже даже со слуховым аппаратом. Он ходил по квартире по памяти. Ведь он не только жил все годы в этой квартире после войны - он еще и сам строил этот дом, строил эту квартиру. У нас в семейном альбоме была его фотография, где он руководит строительством нашего подъезда. Мы когда приезжали к нему на 9 мая или на день рожденья, он через некоторое время начинал гулять по квартире и петь. Сейчас я уже понимаю почему: он нас же не слышал, не мог участвовать в наших разговорах, но ему было радостно нас всех видеть. Вот он и пел нам. А так как во время войны он был танкистом, то пел танкисткие песни: "три танкиста", "броня крепка" и кучу других песен. Честно, я запомнила только одну, очень уж она мне нравилась, про любовь. Больше я ее ни у кого не слышала, не знаю насколько она известна.
Потом дед умер. А еще через некоторое время снесли дом. Вместо него построили уродскую блочную башню. Правда уродскую, это не только мое мнение. Наш двор, такой большой, такой интересный, с рвом и крапивой, с детской площадкой, с горками - одной крутой, для смелых, другой пологой, для маленьких, наши "секретики" - все перестало существовать. Земля в Москве нынче дорогая, а это хоть и не центр города, но довольно приличное место. Народ расселили кого куда, кого-то в этом районе, кого-то в другом.
А мне часто снится та квартира. Моя родная квартира. И во сне я разговариваю с дедом, и он ходит по квартире и поет. Иногда дает мне советы. И я до сих пор могу пройтись по ней с закрытыми глазами и не удариться ни об один угол. Иногда я думаю, что если бы дед не умер к тому времени, как объявили о сносе, он бы никуда не поехал. Как бы он уехал оттуда, где умерла его жена? От Рубина, по которому он болел за Торпедо? От вытертого бесконечной беготней пола?
Я сейчас иногда забываю, что моего дома уже нет. Возникает мысль, что надо зайти к деду, проведать его, потом я одергиваю себя: этого ничего нет. Ни деда, ни дома, ни "секретиков", ни казаков-разбойников, ни крапивы, ни "паутинки". Иногда, когда мне становится совсем невмоготу, мне снится сон. Сон, в котором я нажимаю на звонок квартиры 115, желтая дверь открывается и меня встречает дед.
